«Первая скрипка»

252

Бурное вступительное «Аллегро» как всегда захватило Давида и понесло всё его существо в мир вечной музыки.

Он уже неоднократно рассуждал про себя: «Если только хоть один единственный человек останется на планете Земля после какого-либо катаклизма, то он, как Ной, обязательно должен захватить в Новый мир это творение в память об исчезнувшем человечестве».

Давид был растворён в музыке…

Это понятие, как будто-бы простое для рядового интеллигента, многократно повторено в истине музыканта, а тем более такого старого скрипача, каким был Давид, и по его музыкальному стажу и по его преклонному возрасту.

Скорее всего эти два понятия совпадали со дня его рождения.

Боже, как давно это было. Более 70-ти лет назад.

Концерт перешел в «Адажио» и Давид мог себе позволить перенестись, в параллельное музыке измерение, свое второе существование. Он любил этот период медленного философского осмысления музыки.

«Вот ты уже как бы весь выложился и теперь начинается процесс восстановления, накопления эмоций для последнего броска, для торжественного «Финала».

Давид — первая скрипка оркестра, он ведущая фигура своего автономного скрипичного ансамбля. Он парит в небе, взмывая вверх как ястреб, то как голубка нежно припадает к своему гнезду…

 

Давид почувствовал укол в сердце. «Началось» — с горечью обреченного подумал он.

Боль не была неожиданной, в последнее время она все чаще и чаще наносила ему визит и, как правило, именно в момент его выступления.

Казалось, шла игра на выдержку, испытание на верность музыке. Острая боль, вонзенная иголкой, к концу концерта превращалась в боль вогнанного в грудь нож.

Но его лицо, как маска, сохраняло спокойствие и непроницаемость.

 

Не дай Бог, кто-то узнает о его страданиях.

И тогда — конец!

Его отстранят и удалят, как больной зуб. Ведь сколько желающих поджидает этого момента. Некоторые коллеги, так и не дождавшись вожделенного места, ушли из оркестра.

Другие упорно справлялись у него о его здоровье, с надеждой выискивая на его лице признаки болезни. Поэтому, он давно уже научился лицемерить, скрывая и терпя боль до порога своего дома.

Вот и сейчас, он стойко встретил начинающийся приступ.

А ведь он принял до концерта двойную дозу лекарства. «Что-то быстро закончилось его действие сегодня » — подумал Давид, отгоняя боль музыкой.

Медленный темп «Анданте» заострил внимание музыканта на боли.

Он мечтал о скорейшем, всепоглощающем «Финале». Но до него ещё так далеко. Когда-то эта симфония вихрем проносилась во времени, оставляя привычный след удовлетворения.

Затем традиционно были поздравления и пожатия рук с дирижером.

Они еще раз разделяли триумф великого композитора Феликса Мендельсона, рано ушедшего из жизни.

Вся жизнь «Первой скрипки» была на виду оркестра, ибо здесь он находил друзей, сподвижников и, конечно, любовь…

Высокий, с бетховенской гривой волос, в комплексе с неправильными чертами лица, он производил на женщин то желаемое для них впечатление, которое они ищут в артистах.

Обласканный ими на протяжении многих зрелых лет, в конце концов он остался один, не испытав семейной радости и счастья отцовства.

 

Хотя, где-то лет 15 тому назад он пытался изменить судьбу.

Тогда он полюбил, наверное, последней любовью, молодую скрипачку.

Недавно принятая в оркестр, она с восторгом внимала виртуозному исполнению Давида. Он решил, что она вполне достойна быть его женой. Как мальчишка он грезил ею, когда не видел ее днем. Поэтому он решился пригласить её на свидание.

И вот, найдя удобный момент на прогулке у моря, он, внезапно прервав свой трактат о Моцарте, предложил ей более близкие отношения. Нет, он не имел в виду только интимные отношения , он хотел духовного сближения с более серьезными намерениями.

Но молодая женщина не поняла его предложение и с изумлением посмотрев уже другими глазами на этого обрюзгшего, лохматого, всегда не свежего, пожилого человека, смущенно отведя взгляд в сторону, корректно отвергла любовь почитаемого ею музыканта.

 

Давид, не ожидая такого фиаско, он был совершенно растерян и даже оскорблен. Но он своевременно понял, что наступил конец его любовным играм и, хотя он еще продолжал иметь кое-какие успехи, это уже был закат.

«Первая скрипка» искоса взглянул в ряд вторых скрипок. Отвергнувшая его, уже возглавляла их. Она была готова пересесть в первый ряд, но для этого кто-то должен был уйти! «Аданте» продолжалось. Казалось, что оно было бесконечным. Боль в сердце усиливалась, отдаваясь уже по всему телу. «Только бы начался финал… всё пройдет, как прежде» — мучительно молил Давид.

«С кем я сегодня пойду отмечать концерт?» — традиционно промелькнул вопрос. Все меньше оставалось друзей-скрипачей, начинавших с ним в оркестре. Пожалуй, он был самый старший по стажу пребывания в нем.

Он был символом оркестра и, может быть, именно поэтому его не изводили двусмысленными предложениями, которые получили все его старые коллеги.

Чудак-дирижер считал его важным имиджевым персонажем и пока снисходительно прощал его мелкие музыкальные огрехи, но Давид чувствовал, что его темнеющий туннель переходит в тупик.

«Наверное пойду с Левой» — решил, наконец, он свою проблему.

С Левой их связывала 20-ти летняя дружба, не смотря на то, что он был на 10 лет моложе и, обзаведясь семьей, довольно преуспел в жизни. Лева не всегда составлял компанию, «отмечая» концерты с Давидом, ведь у него было множество домашних причин, но сегодня Давид обязательно уломает его.

Неожиданно взглянув на соседа, он уловил в его глазах любопытство. Лева не успел опустить глаза и, пойманный врасплох, усмехнулся кривой улыбкой.

Именно, в этот момент он уже в который раз, подумал, что ему уже давно пора пересесть на соседний первый стул. Годы бегут, а он уже много лет сидит рядом с вожделенным местом: «Назло наверно не уходит, не может простить мне, что 15 лет назад я увел его любовь».

«Нет, видимо, отмечать концерт буду один. Не пойду же я домой вместе с виолончелистом?» — с горечью подумал Давид. Боль заполнила разум и не хотелось думать уже ни о чем. «О, если б только принять спасительные таблетки»: думал он, но это значило бы полное саморазоблачение, да еще на глазах у публики.

«Нет, вот- вот грянет «Финал». …А вот и его начало!»

Мощное вступление.

Быстрей замелькали смычки и музыка, заглушая боль, стала заполнять сердце. «Это получше лекарства,» — довольно усмехнулся Давид. Он уже не чувствовал боль, хотя она и не думала уступать свои позиции. Со всей яростью своего музыкального таланта Давид обрушился на боль, как бы противопоставляя совершенство мелодии его болезни. Он доказывал старую истину — духовное начало всегда преобладает над физической материей существования.

Дирижер удивленно посмотрел в сторону «первой скрипки»:»Давид обрел второе дыхание!» — не даром он всегда верил в него, талант обнажил свои новые грани! Автономия скрипок устремилась за своим лидером.

Публика замерла в неистовстве финала…

«Не видать мне соседнего места, как своих ушей,» — с восхищением подумал Лева.

«Как я могла отвергнуть такой талант?» — сожалела вторая скрипка, сама уже достигнув 50-ти летнего возраста.

«Вот Давид…Библейский Давид!» — с гордостью думал еврей из первого ряда партера.

«Композитор бессмертен!» — вторил оркестр.

Галактика обрушилась в зал и всё в едином порыве рвалось в Космос, на Родину этой изумительной музыки. Раздались последние аккорды «Финала» и воцарилась тишина…

 

На мгновение публика превратилась в песчинки Вселенной, а оркестр — в яркую новорожденную звезду.

И тут произошел взрыв протуберанцев, извержение вулкана.

 

Да, это был триумф! Стены застонали от резонанса оваций и воплей неистовых фанатов музыки.

Дирижер с распростертыми объятиями бросился к своему кумиру, не дожидаясь пока тот поднимется ему навстречу, но Давид не шелохнулся.

Он как бы был в раздумье, замер с опущенным смычком.

Лицо его выражало одновременно и боль и экстаз и странное сочетание борьбы этих эмоций на лице Давида остановило дирижера.

Он понял все, немолодой уже дирижер и сам ежедневно проходил это.

Публика с ужасом начинала понимать, что их кумир «уходит».

 

Дирижер медленно поднял палочку и оркестр встал, отдавая последние почести своей Первой скрипке.

И зал тоже тихо встал, доказывая, что можно вставать и без привычного шума.

Воцарилась звенящая тишина, от необычности которой Давид стал возвращаться из далёкого небытия.

Он, медленно и нехотя, пробуждался, с сожалением отпуская руку маэстро Мендельсона. Этот неугомонный еврей спешил в Лейпциг на открытие, им основанной, первой немецкой консерватории и потому он не мог отпраздновать с Давидом триумф концерта.

 

Давид открыл глаза. Ещё секунда и он понял всё.

Он усмехнулся усталой улыбкой и глаза его хитро прищурились.

«Нет! Я ещё жив и, по крайней мере, Бог даст, доживу до следующего концерта».

Он встал и, ревущий от восторга зал, стоя встретил обожаемого маэстро.

 

Добавить комментарий