Михаил Этельзон

238

Автор, которого мы сегодня представляем — победитель международного конкурса в Брюсселе «Эмигрантская лира — 2009″, публиковался во многих журналах и альманахах, издаваемых в разных странах:»Нева», «Арион», «Новый Журнал»,»Интерпоэзия», «Слово/Word», «День и Ночь», «Метро», «Настоящее время», «Чайка», «Эдита», «Новое Русское Слово», «Форвертс»,»Труд» и других. У него изданы три книги: «Под Созвездием Рака» (Европейский дом»,С-Пб, 2006),

«Соло» («Слово/Word»,Нью-Йорк, 2006), «МеждуМетие» («Эксмо», Москва, 2012).

Снится…

Из какого далёкого детства

снова снится мне старенький двор,

где соседи ещё по-советски

о соседях ведут разговор?

Мне, наверное, года четыре…

И четыре души за столом

в однокомнатной душной квартире,

вместе с прошлым готовой на слом.

Там жива наша бабушка Женя —

суетится весь день во дворе,

как в замедленной съёмке движенья:

под шелковицей «режет курей».

И бежит безголовая птица

от своей головы на пеньке…

Столько лет…

эта курица снится

среди красной травы…

налегке.

Детский плач, опустели качели,

струйка крови течёт по ножу…

Это я — без желаний и цели —

всё бегу от себя,

всё пишу…

Осенние звуки

«Где сосны — мачты будущего флота..»

(И.Северянин)

Приходит осень, осень, осень!

И осеняет мачты сосен,

и осиняет неба зонт.

А ветер птиц уже уносит,

и косяками стаи косит

за горизонт, за горизонт.

Он парусинит пару сосен,

а первый иней, словно проседь,

синявит просеки пробор.

И облака на лес просели,

и обволакивают ели,

туманя еле сонный бор.

Опали розы — словно пьяны —

в опале чёрной, фортепьянной

печальны летние цветы.

Но распускаются под ливнем

среди газонов улиц длинных

цветы осенние — зонты!

Играя Баха или Листа,

летают листья — лисьи листья —

по сентябрю, по сентябрю.

И в ожидании осина —

под небом сонным, небом синим —

дрожит осенне на ветру.

Бросает осень листья оземь!

И светофорит: озимь! озимь!

Спасает листья до весны.

А листья землю засыпают,

и под ногами з-а-с-ы-п-а-ю-т,

и чуть храпят, и видят сны…

Ах, осень!- сыграна соната,

лишь сосны — мачтами фрегата —

плывут по лесу средь осин.

И я сегодня Северянин! —

и Сентябрянин, Сентябрянин! —

сентиментален утром ранним

и по-осеннему раним…

Исход

(моим дочерям)

Вот и всё, —

наконец-то взлетаем,

отрываясь от грешной земли;

за века не прирученной стаей

поднимается в путь птичий клин.

Всё отобрано — память и сердце,

всё оставлено — Родина, дом;

даже наше «счастливое детство»

где-то в прошлом — уже за бортом.

Вот и всё, —

скоро будет граница,

раньше годы — теперь это дни;

не забудем родителей лица:

остаются в слезах и одни.

И обласкана — как только можно,

и обыскана — мог ли помочь?! —

на руках, повзрослев на таможне,

засыпает двухлетняя дочь.

Вот и всё, —

под ногами, в болотах,

даже город сегодня плаксив:

из-за туч куполов позолотой

провожает — Господь вас спаси.

Знаешь, с неба «державы», «границы» —

миражи, нужно только взглянуть;

оттого ль перелётные птицы

так легко собираются в путь?

Вот и всё, —

так решили мы сами,

надоело нам в пасынках быть,

от рожденья другими глазами

видеть мир, по-другому любить.

Виноваты по роду, по вере —

старый колокол снова звенит.

Сожжены миллионы евреев

точно так же — в печах — без вины.

Вот и всё, —

никому не мешаем,

не едим чей-то хлеб, чью-то соль,

вы хотели — и мы уезжаем,

забирая с собой только боль.

Хватит ждать, что доказывать дальше?

Нас никто не спасёт от беды.

Уезжаем от злобы и фальши,

мы — евреи, но мы — не жиды!

Вот и всё, —

спит Египет и слепо

отпускает бегущих рабов.

Фараоны меняют на хлеб их,

не до них — сохранить бы богов.

Тыщи лет продолжаем Исход мы,

чтоб себя как Народ сохранить.

Уходили мы из Преисподней —

улетим из постылой страны.

Вот и всё…

И волнения ропот…

Вот и Вена!

И трап подвели!

Первый шаг по свободной Европе,

и последний — с Советской земли.

Где мы будем, я точно не знаю, —

на каких говорить языках…,

но проснулась и, сладко зевая,

улыбается дочь на руках…

Вот и всё…

1989, Ленинград, Вена, Рим

2002, Нью-Йорк

Семейное древо

Я изучаю родословную:

кто жил и умер до меня,

года рождения условные,

семейства, судьбы, имена.

Вот прадед, давший мне фамилию;

прабабки, бабушки, мой дед;

местечки, сёла, где громили их;

границы стран, которых нет.

Родня большая, многодетная,

не раз убитая войной…

На этом Древе веткой где-то я,

и дочки-листики со мной.

Воспоминания дословные

я соберу из первых рук,

чтобы продолжил родословную,

начав с меня, мой тёзка — внук.

Миг

Проходит мимо, бросив взгляд,

прошла ещё,

остановилась…

невольно голова назад,

глаза в глаза –

прохожих над –

не уколов, подняв на вилы.

Куда, откуда, кто она?

в людской толпе –

безликой, бледной,

случайно, в суматохе дня

глаза в глаза, один – одна,

миг

и растаяла бесследно…

Зебры

Мне нравятся зебры — обычные зебры,

они полосаты и этим — волшебны.

Они не расисты, скорее, — нацмены,

но каждой полоской — тигрины, надменны.

Они чёрно-белы, они пограничны,

как первые фильмы, — они лаконичны.

И даже, как фильмы, — немы и невинны,

они фортепьянны, они пианинны.

Природа играет на клавишах зебры,

а зебры зевают и кушают стебли.

Не чёрны, не белы… и странно-мулатны:

полоски…, полоски…, а смотрятся ладно.

А люди… и белы, и чёрны, и жёлты,

а им полосатый, уверен, пошёл бы!

И даже пятнистый, поверьте, — не страшно:

вполне леопардно, и очень жирафно.

Полоски на теле, на личиках пятна —

и формой и цветом

природно, приятно…

Добавить комментарий