Автор, которого мы сегодня представляем — победитель международного конкурса в Брюсселе «Эмигрантская лира — 2009″, публиковался во многих журналах и альманахах, издаваемых в разных странах:»Нева», «Арион», «Новый Журнал»,»Интерпоэзия», «Слово/Word», «День и Ночь», «Метро», «Настоящее время», «Чайка», «Эдита», «Новое Русское Слово», «Форвертс»,»Труд» и других. У него изданы три книги: «Под Созвездием Рака» (Европейский дом»,С-Пб, 2006),
«Соло» («Слово/Word»,Нью-Йорк, 2006), «МеждуМетие» («Эксмо», Москва, 2012).
Снится…
Из какого далёкого детства
снова снится мне старенький двор,
где соседи ещё по-советски
о соседях ведут разговор?
Мне, наверное, года четыре…
И четыре души за столом
в однокомнатной душной квартире,
вместе с прошлым готовой на слом.
Там жива наша бабушка Женя —
суетится весь день во дворе,
как в замедленной съёмке движенья:
под шелковицей «режет курей».
И бежит безголовая птица
от своей головы на пеньке…
Столько лет…
эта курица снится
среди красной травы…
налегке.
Детский плач, опустели качели,
струйка крови течёт по ножу…
…
Это я — без желаний и цели —
всё бегу от себя,
всё пишу…
…
Осенние звуки
«Где сосны — мачты будущего флота..»
(И.Северянин)
Приходит осень, осень, осень!
И осеняет мачты сосен,
и осиняет неба зонт.
А ветер птиц уже уносит,
и косяками стаи косит
за горизонт, за горизонт.
Он парусинит пару сосен,
а первый иней, словно проседь,
синявит просеки пробор.
И облака на лес просели,
и обволакивают ели,
туманя еле сонный бор.
Опали розы — словно пьяны —
в опале чёрной, фортепьянной
печальны летние цветы.
Но распускаются под ливнем
среди газонов улиц длинных
цветы осенние — зонты!
Играя Баха или Листа,
летают листья — лисьи листья —
по сентябрю, по сентябрю.
И в ожидании осина —
под небом сонным, небом синим —
дрожит осенне на ветру.
Бросает осень листья оземь!
И светофорит: озимь! озимь!
Спасает листья до весны.
А листья землю засыпают,
и под ногами з-а-с-ы-п-а-ю-т,
и чуть храпят, и видят сны…
Ах, осень!- сыграна соната,
лишь сосны — мачтами фрегата —
плывут по лесу средь осин.
И я сегодня Северянин! —
и Сентябрянин, Сентябрянин! —
сентиментален утром ранним
и по-осеннему раним…
…
Исход
(моим дочерям)
Вот и всё, —
наконец-то взлетаем,
отрываясь от грешной земли;
за века не прирученной стаей
поднимается в путь птичий клин.
Всё отобрано — память и сердце,
всё оставлено — Родина, дом;
даже наше «счастливое детство»
где-то в прошлом — уже за бортом.
Вот и всё, —
скоро будет граница,
раньше годы — теперь это дни;
не забудем родителей лица:
остаются в слезах и одни.
И обласкана — как только можно,
и обыскана — мог ли помочь?! —
на руках, повзрослев на таможне,
засыпает двухлетняя дочь.
Вот и всё, —
под ногами, в болотах,
даже город сегодня плаксив:
из-за туч куполов позолотой
провожает — Господь вас спаси.
Знаешь, с неба «державы», «границы» —
миражи, нужно только взглянуть;
оттого ль перелётные птицы
так легко собираются в путь?
Вот и всё, —
так решили мы сами,
надоело нам в пасынках быть,
от рожденья другими глазами
видеть мир, по-другому любить.
Виноваты по роду, по вере —
старый колокол снова звенит.
Сожжены миллионы евреев
точно так же — в печах — без вины.
Вот и всё, —
никому не мешаем,
не едим чей-то хлеб, чью-то соль,
вы хотели — и мы уезжаем,
забирая с собой только боль.
Хватит ждать, что доказывать дальше?
Нас никто не спасёт от беды.
Уезжаем от злобы и фальши,
мы — евреи, но мы — не жиды!
Вот и всё, —
спит Египет и слепо
отпускает бегущих рабов.
Фараоны меняют на хлеб их,
не до них — сохранить бы богов.
Тыщи лет продолжаем Исход мы,
чтоб себя как Народ сохранить.
Уходили мы из Преисподней —
улетим из постылой страны.
Вот и всё…
И волнения ропот…
Вот и Вена!
И трап подвели!
Первый шаг по свободной Европе,
и последний — с Советской земли.
Где мы будем, я точно не знаю, —
на каких говорить языках…,
но проснулась и, сладко зевая,
улыбается дочь на руках…
Вот и всё…
1989, Ленинград, Вена, Рим
2002, Нью-Йорк
…
Семейное древо
Я изучаю родословную:
кто жил и умер до меня,
года рождения условные,
семейства, судьбы, имена.
Вот прадед, давший мне фамилию;
прабабки, бабушки, мой дед;
местечки, сёла, где громили их;
границы стран, которых нет.
Родня большая, многодетная,
не раз убитая войной…
На этом Древе веткой где-то я,
и дочки-листики со мной.
Воспоминания дословные
я соберу из первых рук,
чтобы продолжил родословную,
начав с меня, мой тёзка — внук.
…
Миг
Проходит мимо, бросив взгляд,
прошла ещё,
остановилась…
невольно голова назад,
глаза в глаза –
прохожих над –
не уколов, подняв на вилы.
Куда, откуда, кто она?
в людской толпе –
безликой, бледной,
случайно, в суматохе дня
глаза в глаза, один – одна,
миг
и растаяла бесследно…
Зебры
Мне нравятся зебры — обычные зебры,
они полосаты и этим — волшебны.
Они не расисты, скорее, — нацмены,
но каждой полоской — тигрины, надменны.
Они чёрно-белы, они пограничны,
как первые фильмы, — они лаконичны.
И даже, как фильмы, — немы и невинны,
они фортепьянны, они пианинны.
Природа играет на клавишах зебры,
а зебры зевают и кушают стебли.
Не чёрны, не белы… и странно-мулатны:
полоски…, полоски…, а смотрятся ладно.
А люди… и белы, и чёрны, и жёлты,
а им полосатый, уверен, пошёл бы!
И даже пятнистый, поверьте, — не страшно:
вполне леопардно, и очень жирафно.
Полоски на теле, на личиках пятна —
и формой и цветом
природно, приятно…
